Всем, я думаю, известна картина "Ночной дозор" Рембрандта ван Рейна. Но только вот сегодня я нашёл стих другого Рейна - Евгения.



У «Ночного дозора» я стоял три минуты,
и сигнал загудел, изгоняя туристов.
Я бежал, я споткнулся о чекан Бенвенуто,
растолкал итальянок в голландских батистах.

Что-то мне показалось, что-то мне показалось,
что все это за мною, и мой ордер подписан,
и рука трибунала виска мне касалась,
и мой труп увозили в пакгаузы - крысам.

Этот вот капитан — это Феликс Дзержинский,
этот в черном камзоле — это Генрих Ягода.
Я безумен? О нет, даже не одержимый,
я — задержанный только с тридцать пятого года.

Кто дитя в кринолине? Это дочка Ежова.
А семит на коленях? Это Блюмкин злосчастный.
Подведите меня к этой стенке — и снова
я увижу ее и кирпичной и красной.

Заводите везде грузовые моторы,
пусть наганы гремят от Гааги до Рима.
Это вы виноваты, ваши переговоры
словно пули в десятку — в молоко или мимо.

И когда в Бенилюксе запотевшее пиво
проливается в остром креветочном хламе,
засыпайте в ячменном отпаде глумливо,
Ничего, ВЧК наблюдает за вами.

Вас разбудят приклады "Ночного дозора" -
эти дьяволы выйдут однажды из рамы.
Это было вчера, и сегодня, и скоро...
И тогда мы откроем углы пентаграммы.

Об этом стихе замечательно пишет, интерпретируя его, Арон Абрамович Брудный в своей книге "Психологическая герменевтика". Пишет он следующее:

"Стихотворение Рейна только кажется сложным, на деле же оно просто - и глубоко. Немолодой ("задержанный с тридцать пятого года") турист стоял у "Ночного дозора" Рембрандта до гудочка, которым дирекция сообщает о конце работы музея, и быстро, почти бегом, вышел. Он испытал то безотчетное чувство тревоги, которое вызывала и вызывает эта картина, чувство, которое рассорило Рембрандта с офицерами-заказчиками, чувство, которое и заставило назвать эту картину "Ночным дозором", когда она потемнела от времени. Вероятно, это чувство испытывал Рембрандт, работая над заказанным ему холстом, и причины тому были глубоко личные - возможно, он предвидел свою судьбу, кто знает? О внутренней жизни творца нам суждено только догадываться. Так или иначе, кисть перенесла это чувство на полотно, полотно стало непонятно тревожить тех, кто на него смотрит. И нет ничего пугающего в изображенных Рембрандгом событиях: люди берутся за оружие и выходят. вот. собственно, и все. Но...

Что-то мне показалось, что-то мне показалось,
что все это за мною...

Как у Мандельштама, увидевшего "Чапаева" и пораженного знаменитыми кадрами "психической атаки" каппелевцев:

Надвигалась картина звучащая
на меня, и на всех, и на вас.

Что тут можно сказать? Это искусство. Оно способно тревожить, и не по-пустому. Я и завел речь о "Ночном дозоре" потому, что пишу учебное пособие. "Люди учатся Знанию, люди учатся Памяти, люди учатся Совести. Эти три предмета, которые необходимы в любой школе и которые вобрало в себя искусство. А искусство по сути своей - это Книга памяти и совести. Нам надо только научиться читать эту книгу". Эти слова Юрия Михайловича Лотмана точно характеризуют нашу задачу. Будем пытаться ее решить.

В каждом "Ночной дозор" будит свою тревогу. И у автора стихов, что мы прочли, тревога своя. Он объясняет нам, что Всероссийская чрезвычайная комиссия, террор, Феликс Дзержинский, стенка с оббитым пулями кирпичом - все это не минуло, это не поток единичных фактов российской истории, это не прошлое, или, точнее, это не только прошлое, это еще и состояние души. И оно повсеместно, оно может вернуться, "эти дьяволы выйдут однажды из рамы". И весь ужас в том, что они не дьяволы, а люди. У них дети, они убивают не за деньги, они убежденные, одержимые, они убивают правых, виноватых, друг друга. Вот Константин Константинович, он же Владимиров, он же Ильин, он же Исаков, он же Лобсан, он же Лама - в черной кожаной куртке чекиста он убийца посла Германской империи в Москве, в красной шапке тибетского монаха он сподвижник Николая Рериха в Синьцзяне. Все это Блюмкин. Вот он в Петрограде, вот в Урумчи, вот в Константинополе, вот на Лубянке. Хлопнул выстрел. Конец. В стихотворении упоминаются еще "углы пентаграммы". Пентаграмма знакома всем, это пятиконечная звезда. Красная у нас, белая в США, она имеет происхоиедение древнее. Именно этот знак, обладающий особой силой, не давал Мефистофелю выйти из кабинета доктора Фауста. Но потом доктор заснул, а мыши помогли Мефистофелю - надгрызли угол звезды, пентаграмма раскрылась, дьявол поблагодарил своих маленьких сподвижниц и вышел... Об этом есть у Гете".